Сеймур внимательно слушает тихий, вкрадчивый и такой холодный голос. Это на самом деле наводит жути куда больше, чем громкоголосые боссы, психующие из-за всякой ерунды - нет, тут ты понимаешь, что перед тобой расчетливый человек, который убьёт тебя также легко, как подписывает сейчас бумаги, стоит тебе только подвести его. Хотя самое жуткое - его руки, непропорционально маленькие, с аккуратными ноготками, перстень на мизинце подчеркивает высокомерные замашки, будто начальник Хейгена - это по меньшей мере какой-то князь. Эта выделяющая аккуратность сверх меры - ноготки блестят, явно отполированные в салоне - вызывает ещё большее отвращение, словно мерзких, редких зализанных гелем волос недостаточно. Сеймуру никогда не нравился и никогда не понравится этот скользкий тип, однако, когда ты бегаешь на привязи, встает вопрос не о симпатиях, а о субординации, а ее парень соблюдать умел. Дежурная улыбка, на которую мистер Маурер ответил суровым взглядом из-под жиденьких бровей, отчего Сею захотелось сказать что-нибудь очень едкое. Возможно, это слишком несдержанно и даже чересчур импульсивно, ведь Хейген обычно не позволяет себе даже таких мыслей, но он почти не спал три дня, так разве он не заслужил хотя бы нормального выражения лица? Настроение и так не на высоте, так еще и регулярно видеть эту кислую рожу - невыносимо. Сегодня его терпение потихоньку собирает чемоданы, а нервы берутся за руки и водят хоровод.
Ему просто нужен отдых.

"Иди, Хейген, не забудь получить антидот."

Сей спускается на пару этажей и отыскивает нужный кабинет. Мгновение - и легкий укол, пронзивший кожу точно тонкое копье, и вот еще одна точка на изгибе локтя. Он уже похож на наркомана, покажи такие руки врачу - отправят сдавать тест на наркотики. Неужели сложно сделать антидот в виде каких-нибудь пилюль? Ищейка опускает рукав, уныло закрывая за собой дверь. Сегодня он даже не улыбнулся Элен, медсестре, что, как всегда, спросила о его делах. Сегодня он точно не в порядке.

В его руках папка с документами, которую ему даже некуда убрать. Это ужасно неудобно, и даже эта маленькая капля в море действует на нервы. Сеймуру хочется разорвать этот кусок картонки с листиками и пустить обрывки по ветру; и он не уверен, что же его останавливает. Он очень надеется, что там кто-то опасный, какой-нибудь психопат, которого нужно изолировать; ведь тогда его совесть будет чиста на все девяносто процентов; а воспаленный разум даже убедит себя, что он сделал доброе дело. Сеймуру отчего-то не страшно, что чужая способность может покалечить его или убить, возможно, это даже немного манит: сам он умереть не решается, так, может, ему в этом помогут? Может, именно поэтому он надеется, что в папке будет кто-то очень сильный да без царя в голове? И наплевать, что все равно он потом будет всю ночь сидеть на холодном полу в своей квартирке, обнимая себя за коленки и глядя куда-то в пустоту, словно он забрал и свою жизнь тоже, оставив лишь оболочку гнить дальше. Но, пожалуй, сейчас он об этом думать не будет, и даже позволит маленькую роскошь: пойдет, как какой-нибудь деловой человек, в кафе, и прочитает дело за чашкой отвратительного кофе - хорошего нынче и с огнем не сыщешь. Бутерброды из старого хлеба с колбасой, в которой нет мяса. Он еще помнит времена, когда в забегаловках была действительно пища, а не пародия, которую тогда и есть-то нельзя было; но теперь даже старая булка подгоревшего хлеба идет в ход с чавканьем и удовольствием в любой среднестатистической семье. Сей мог бы позавтракать в столовой "Прометея", где еда была много лучше - одно из преимуществ работы на правительство, которое для себя любимого поставляла без перебоев, иногда оставляя прилавки пустыми; но он лучше выпьет ненастоящий кофе в кафешке, чем пойдет пользоваться этими "благами" организации. Эти служащие, которые уминают еду за веселыми разговорами, кажутся ему мерзкими уродами. Нет, иногда он действительно кое-что брал там и уносил с собой, зачастую даже не для себя, предпочитая обходиться обычными для остальных вещами.
Хейген не пользуется транспортом - на своих двух ему куда комфортнее, тем более, что ходит он быстро; поэтому уже через пятнадцать минут он сидит в любимом кафе, готовый залить в себя коричневую жижу, которая и запаха-то приятного не имеет. Конечно, можно было бы зайти в место подороже и найти там меню получше, но почему-то именно это место нашло место в его сердце. По привычке он осматривает помещение, проверяя, все ли в порядке - он привык, что ему всегда приходится быть наготове, словно в любой момент в него полетит пуля или какой-нибудь мутант узнает в нем ищейку, который забрал подружку или брата. Ему всегда неспокойно, поэтому он не может расслабиться в подобных местах, хоть и вальяжно раскинулся на мягком сидении, неторопливо просматривая материалы. Ему все еще мерещится запах спирта после укола, а, может, действительно пахнет, но он даже рад - это приятнее, чем многие "благовония" вокруг.
Как и каждое утро, каждый день да и почти каждый час, он вспоминает об Алисии, надеясь, что у нее все хорошо, и что в такую рань она лежит где-то в теплой кровати, не беспокоясь за свою жизнь, и, быть может, думает о нем, Сеймуре.  От этого ему становится немного лучше и теплее на душе, и он даже улыбается, совершенно забыв, что он там читал. Ему хочется обнять ее, закрыть глаза и представить, что ничего этого нет. Нет этого проклятого мира, нет этой войны между мутантами и людьми, что он просто живет, имея свой очаг, свою семью и свою свободу.

Звон чашки, которую официантка поставила перед ним, возвращает в темно-серую, почти черную, реальность, и Хейгену требуется пара секунд, чтобы прийти в себя, отчего он моргает, как ребенок, который не понимает, что происходит.

- Спасибо, милая. Как всегда, все чудесно.

Официантка довольна этой щедростью на добрые слова - теперь их редко услышишь, людей больше интересуют их проблемы, чем то, чтобы сказать что-топриятное другому, тем самым сделав его день капельку лучше. Но Сеймур об этом помнит, да и хмурое настроение стало понемногу отступать - в окошко засветило тусклое солнце, от чего он всегда веселел. Он закрыл папку - ни к чему портить такой хороший момент, ведь теперь они у него совсем редки, каждый словно праздник, поэтому он просто разглядывает прохожих, попивая вонючую бурду. И тогда-то его возвращают на землю второй раз - и снова так же неожиданно.
Сначала он даже не понимает, кто к нему подсел - немного ослепленный солнцем, он сбит с толку, затем глаза начинают работать, но выключается мозг: так как то, что он видит, ну никак не может быть правдой.

- Николас?

От радости и неожиданности его сердце пропускает такт, и только потом он действительно осознает, что перед ним его друг, которого он уже чуть было не вычеркнул из ныне живущих. Он встает из-за стола и крепко обнимает Греймарка как родного брата, широко и счастливо улыбаясь Нику.
Кажется, этот день решил преподнести ему парочку сюрпризов, но пока что Хейгену это очень даже нравится.

Javier Navarrete – A Tale
• • •
Abel Korzeniowski – Dance For Me Wallis

Сеймур никогда не считал себя черствым человеком. Или толстокожим. Или еще каким-то. Ему всегда говорили, что он хорошо чувствует людей, а потому, когда дымка первой радости испарилась, он почувствовал, что Греймарку явно не так комфортно, как он пытается показать. "Он знает" - страшная мысль врывается в, казалось бы, только успокоившееся море, и белоснежная пена страха снова начинает свой хоровод.

Неужели теперь его сердце будет сковано этим проклятым чувством до самого конца?

Он ведь никогда не был трусом. Но разве можно не бояться того, что тебя ненавидят люди, которые когда-то тебя любили? Или разве можно спокойно сидеть, зная, что ты можешь навредить одним только своим фактом существования, ведь так и не решился поставить точку, нет, ты продолжаешь работать на врага, и все, кого ты знаешь, под взмахом огромного молота рока? Разве это трусость - опасаться того, что кто-то может узнать самые темные стороны твоей души? Это ведь обычное желание каждого - защитить самые темные уголки, бережно храня каждую паутинку в этом Богом забытом месте.
Ему хочется закрыть свое лицо руками, чтобы оно исчезло и унесло с собой всю его жизнь. Тонкие пальцы даже на мгновение дрогнули, обнажая переживания, но Хейген собирает волю в кулак, и заставляет себя хотя бы немного успокоиться. Он и так уже выглядит точно призрак, не хватало еще и вести себя странно, тогда точно спрячут в лабораторию, уменьшат его суть до размера бактерии и будут изучать под своим мерзкими микроскопами. От одной мысли об этом его чуть не передергивает - слишком хорошо он помнит, как его Алисия была сломлена этим проклятым местом.
Сеймур должен быть очень-очень сильным. Быть таким ради себя он устал. Значит, должен быть таким ради нее.

- Ты ведь здесь не просто так? - он усмехается с ноткой горечи, словно знает, что дальше не будет ничего хорошего. Наверное, Хейгену нечего опасаться - он не верит, что Николас может как-то ему навредить, но он понимает чувства старого друга - если тот знает, что Сей стал ищейкой, то ему стоит больших усилий сидеть тут как ни в чем не бывало. Это даже вызывает немного восхищения в сердце Хейгена, и он вспоминает, почему этот парень всегда так ему нравился.

Он теребит салфетку, разрывая ее на много маленьких частей - эта дешевая ветошь, возможно, уже была салфеткой не раз, а, может, и не только ею, и Сеймур чувствует, что он - точно такой же дешевый и никому ненужный материал, который человечество точно также переработает и даже не обратит внимания. Разве так должны чувствовать себя люди? Или, тем более, люди в двадцать пять лет, когда жизнь еще должна казаться только началом? Ищейке же кажется, что он живет уже слишком долго, и ему хочется, чтобы это кафе сейчас исчезло, и они с Николасом снова оказались на их пожарной лестнице, закуривая под разговоры о подобных вещах; тогда Сей мог говорить абсолютно все странные вещи, что приходили ему в голову, а Греймарк никогда не смеялся, всерьез обсуждая каждую бредовую идею воспаленного разума Хейгена. Наверное, еще никто не заглядывал в темноту его души, так как это очень храбрый и даже немного отчаянный человек, что сейчас сидит напротив.
Наверное, лишь Сеймур в полной мере осознает, каким серьезным может иногда быть Николас.

- Знаешь,  за последнее время часто думал, как бы покончить со всем.

Сеймур говорит это просто так. Просто чтобы тишина не видела оглушающим вакуумом в пространстве, не особо задумываясь над значением этих слов; и лишь когда видит непонимающий взгляд Греймарка, понимает, что перескочил в своих размышлениях на стадию оглашения вывода. Он пожимает плечами.

- Ты ведь знаешь, кто я? Мне кажется, это уже написано у меня на лице.

Он не рассказывает, что на улицах он все время оглядывается, словно боится, что кто-то его узнал; что на самом деле он этого даже желает. Что он всю жизнь справлялся сам, один, он так привык, но именно сейчас он смертельно устал и ему нужен хоть кто-то. На мгновение в голову даже приходит шальная мысль: а что, если Николас появился в его жизни вновь не случайно? Может, вот оно, то, чего он ждал и боялся - его конец? Может, Хейгену стоит вложить в руку пистолет и позволить человеку, которого когда-то звал другом, спустить курок?
Ему на глаза снова попадается дело, и оно действует точно ведро холодной воды ранним морозным утром, когда не хочется вылезать из кровати. Сеймур протягивает его Нику - читай.

- Мне нет оправдания, наверное. Но я стараюсь - или лишь убеждаю себя в этом - поступать правильно. Этот человек в порыве злости убил всю семью своей способностью. Потом под руку попались соседи. Разве его не нужно запереть? Разве он не угрожает абсолютно всем, вне зависимости от стороны?

Сей знает, что все это звучит как оправдания ребенка, которого взяли с поличным, но разве не может он позволить себе эту слабую попытку защитить остатки себя? Он тяжело вздыхает, запуская руки в волосы:

- Я устал, Ник. Я смертельно устал.

Он говорит так, словно сложил в каждую букву жажду избавления без остатка. Но он видит глаза Греймарка, который, кажется, вообще перестал понимать, что происходит.
Нет, отсюда нет выхода. Это замкнутый круг ада.
Это навсегда.